вода или волна?
Наверно, все дело в общей усталости.
По крайней мере, мне нравится думать, что это пройдет, как только дел станет меньше и я смогу выспаться.
Многолетний опыт хождения по скользкой дорожке между страданиями интенсивными и страданиями затаившимися, конечно, подсказывает мне, что ни черта подобного - дело вовсе не в загруженности моего дня, а в некоем внутреннем маятнике, который, бунтуя против системы, отказался работать. Если раньше мне надо было просто привести его ритм в норму, то теперь я могу только разводить руками.
И ждать.
Я сам виноват в своем состоянии, - если, конечно, не пытаться обвинить в этом звезды, которые не так сошлись в момент моего рождения, - и это могло бы быть даже преимуществом, если бы я мог с собой что-то поделать. Если бы суть проблемы не уходила корнями туда, куда путь закрыт даже мне.
Вчера А. доверительно сообщила мне: у нее сводит пальцы, когда она не находит возможности поделиться своими мыслями с кем-либо, в какой угодно форме. Когда рядом - и не рядом тоже - никого нет, и ее мысли клубятся у нее в голове, не находя выхода.
Я чуть было не спросил у нее, а не завести ли ей дневник, но вовремя понял, что глупее этого может звучать разве только "все будет хорошо".
Я перерос тот сложный период, когда думаешь, будто тебе станет легче от вываливания на другого человека всей своей гнили. Пусть это будет даже неопределенное число лиц.
Мне надо больше работать - потому что работа перекроет мое состояние; мне надо меньше работать - потому откладывать свои проблемы на потом сравнимо, например, с кропотливым закапыванием себя в могилу. Выбраться не пытаешься, зато умело засыпаешь себя землей.
Я жду зиму.
Поможет ли мне снег так же, как помогал всегда до этого.
По крайней мере, мне нравится думать, что это пройдет, как только дел станет меньше и я смогу выспаться.
Многолетний опыт хождения по скользкой дорожке между страданиями интенсивными и страданиями затаившимися, конечно, подсказывает мне, что ни черта подобного - дело вовсе не в загруженности моего дня, а в некоем внутреннем маятнике, который, бунтуя против системы, отказался работать. Если раньше мне надо было просто привести его ритм в норму, то теперь я могу только разводить руками.
И ждать.
Я сам виноват в своем состоянии, - если, конечно, не пытаться обвинить в этом звезды, которые не так сошлись в момент моего рождения, - и это могло бы быть даже преимуществом, если бы я мог с собой что-то поделать. Если бы суть проблемы не уходила корнями туда, куда путь закрыт даже мне.
Вчера А. доверительно сообщила мне: у нее сводит пальцы, когда она не находит возможности поделиться своими мыслями с кем-либо, в какой угодно форме. Когда рядом - и не рядом тоже - никого нет, и ее мысли клубятся у нее в голове, не находя выхода.
Я чуть было не спросил у нее, а не завести ли ей дневник, но вовремя понял, что глупее этого может звучать разве только "все будет хорошо".
Я перерос тот сложный период, когда думаешь, будто тебе станет легче от вываливания на другого человека всей своей гнили. Пусть это будет даже неопределенное число лиц.
Мне надо больше работать - потому что работа перекроет мое состояние; мне надо меньше работать - потому откладывать свои проблемы на потом сравнимо, например, с кропотливым закапыванием себя в могилу. Выбраться не пытаешься, зато умело засыпаешь себя землей.
Я жду зиму.
Поможет ли мне снег так же, как помогал всегда до этого.