По какому-то недосмотру эстетика во мне уступила этике; вот он, смотри — нервный, небольшой, пугливый, как птица; пытается подражать людям, но за недостатком практики вечно теряется, вечно не попадает. "Какое удачное слово. Заберу его себе". Надевает на себя улыбку, произносит слова, в половину из которых не верит. Подражание в целом не удается, но выглядит, на худой конец, как ученичество — уже все-таки ближе к образцу.
Попытка быть кем-то, кем не являешься, всегда, надо полагать, влечет за собой своего рода мимикрию: здесь я по-прежнему я, видимый и чужой, а значит, мне надо немного забрать от среды, добавить рефлекс на свои границы. Теперь я — слегка размытый, слегка не в фокусе, и чужой взгляд устает от всматривания. Но цель достигнута: место, со всей очевидностью для меня не предназначенное (пускай и добытое некоторым обманом), теперь мое.
Краткий экскурс в дальнейшее развитие: обман становится до того убедителен, что перестает осознаваться таковым, но истина, — кивнем в сторону Лакана, — не исчезает, она находит другой способ заявить о себе. Границы гудят и трещат, ни о каком слиянии со средой речи более не идет, люди вокруг растеряны и обижены (они-то думали); спустя пару-тройку довольно гнусных сцен становится очевидным, что пора закрывать этот цирк и возвращаться к себе.